В третью стражу [СИ] - И Намор

    - Нет, еврейский! - Выплевывает она вместе с густой слюной.

    - А по-немецки он с вами говорил? - Штейнбрюк невозмутим, холоден, деловит. И предельно вежлив. Ни ругани, ни перехода на "ты", ничего...

    - Нет. - Выдыхает она с силой, пытаясь прочистить горло. - Ни слова.

    - Вы сказали, что встреча произошла в Синт Амандус. - Снова капитан Паша. - На какой улице?

    - Не помню.

    - А какую-нибудь другую помните? - вопрос уже слева.

    "Пинг-понг! Туда-сюда, обратно... Тебе и мне ... Тьфу!"

    "Устрой истерику!- предлагает Жаннет. - Я бы..."

    "Ты бы...УЙДИ!"

    - Вы слышали вопрос?

    - Да... Бругстраат... бруг - это мост, ведь так?

    - Да, по-голландски это мост. - Подтверждение приходит из-за спины, и сразу же шелест бумаги.

    "На карте ищет..."

    - Почему вы запомнили именно эту улицу? - А это снова Паша-капитан.

    - П... потому что... Вы мне не верите?! Вы!!! Вы...

    - Прекратите истерику! - Властно, как хлесткой пощечиной... Штейнбрюк...

    "Мразь!"

    - Итак? - Паша-инквизитор.

    - Там была улица Бругстраат, и... Мост. Я подумала, это значит "Мостовая". И еще... я запомнила кондитерскую. Проходила мимо... открылась дверь, и на меня пахнуло теплом, ванилью, и еще кофе...,. Я хочу пить!

    - Высокий, похож на немца. - Говорит Штейнбрюк.

    - Я хочу пить!

    - Высокий, похож на немца. - Равнодушно повторяет Штейнбрюк.

    "Не сдавайся! "В Париже..." В Париже Эйфелева башня и... танго. В Париже..."

    - Я хочу пить! Дайте, пожалуйста, воды!

    - Высокий...

    - Воды!

    - Похож на немца.

    - Во... Я не сказала, что на немца. Может быть, скандинав, бельгиец... Воды?

    - Волосы? - Слева, от окна.

    - Дайте воды! Темно-русые.

    - Может быть, каштановые? - гад из-за спины.

    "Ну, ничего сволочь! Когда вам будут отбивать яйца в НКВД, вспомнишь этот день!"

    - Я хочу пить.

    - Вы не ответили на вопрос.

    "Мразь троцкистская!"

    - Нет, не каштановые. - Она сглатывает, но и слюны нет. - Темно-русые, волнистые... немного.... Подстрижен коротко... Дайте пить... - глас вопиющего в пустыне - безнадежно, ясно - не дадут. А комната уже не вращается - плывет. Медленно, тягуче, как балтийская волна. Тянется...

    - Он был без шляпы?

    - Ч...то?

    - Он был без шляпы? - Пот заливает глаза, и в ушах гул, и непонятно уже, кто задает вопросы и откуда.

    "Чудище стозевно, многолико... Но... Но в Париже... ОН... И танго... В Париже..."

    - Нет, - трясет она головой. - Нет... Он был в шляпе... но когда мы зашли в кафе... В кафе... в кафе...

    - Вы зашли в кафе, и он...

    - Он ее снял.

    - И вы увидели его прическу?

    - Да.

    - Где расположено это кафе?

    - Не помню.

    - Опишите место. Как выглядит кафе? Что напротив? Что рядом?

    "Боже мой! Мой... мой... Голова... Вопросы, вопросы... тридцать тысяч одних только вопросов... Гоголь... Не помню, не знаю, где-то, как-то... Ну, чего вы все от меня хотите?!"

    А время тянется, и комната то кружится в вальсе, то скользит в фокстроте, то мечется в танго. И хочется пить и в туалет. И умыться. Смыть пот с лица и с тела. И кофе, и закурить. И... Да, и водка сейчас бы не помешала.

    "Стакан!"

    "Ты выпьешь стакан водки?" - Ужасается Жаннет.

    "Выпью..."

    "А два?"

    "А это уже анекдот, Василий Иванович! Уйди, а?"

    "Мон шери! Расскажи им это... по-французски!"

    - Почему вы смеетесь?

    - Я? Я хочу пить. Можно мне воды? - Спросила, описав в подробностях кафе, где ужинали с Бастом.

    - Позже. - Холодно останавливает ее Штейнбрюк. - Опишите еще раз этого господина. Все, что запомнили. Внешность, одежда, манера говорить...

    "Баст... О, ты красивый мужчина, Баст фон Шаунбург. Сволочь немецкая! Бош! Шваб! Скотина... Фашист! Но да, красавец."

    - Я хочу пить! - Повторяет она после каждого очередного пассажа. - Вы слышите, я... хо... хочу... пить! Высокий, широкоплечий... Нет, не вата... Знаю. Женщины это видят.

    "Отвлеки их, переключи..."

    - Вот вы тощий. И плечи... узкие. А у Паши задница, как у бабы... А этот настоящий мужчина. Атлет! Дайте воды!

    - А я хочу знать, почему вы нам лжете! - Кажется, Штейнбрюк совершенно спокоен. Но это не так. Он уязвлен. Но ему это, как слону дробинка. А вот капитан Паша... Вот его она уела, таки уела! - Сопит! Но ведь все правда. Рыхлый, белый, и бедра широкие...

    - Что случилось во время посещения Гааги? - слева.

    - Что вам сказал резидент? - справа.

    - На кого ты работаешь? - из-за плеча, перейдя на "ты".

    "Но...

    В танго, в парижском танго,

    Я подарю вам сердце в танго,

    А ночь синяя, и сладкое вино..."

    ***

    Прессовали долго - 26 часов - плотно, упорно, методично наматывая нервы на барабан, не жалея себя, и уж, разумеется, не жалея ее. Пережидали обмороки, - немного воды на лицо и пару глотков, когда из ее горла невозможно было уже извлечь ни капли голоса, но спать не позволяли, и расслабляться не давали тоже. Жали, выдавливая сознание, рвали жилы, пытаясь добраться до подсознания, которое расскажет им все. Но не били, это правда. Не пытали, хотя пытка бессонницей и жаждой...

    А потом все кончилось. И ей дали уснуть. Упасть со стула на пол, свернуться калачиком на холодном пахнущем воском паркете и заснуть. А когда она проснулась, все было как прежде. И обед, и душ, и чистое белье, и разговор за чашкой чая и в совершенно другой тональности.

    Впрочем, чашек не было: стаканы в подстаканниках, самтрестовский коньяк - по чуть-чуть, для настроения - и папиросы "Казбек". И Штейнбрюк был теперь любезен и даже улыбчив и одет в штатское. А Паши не было, но зато в беседе участвовала женщина-старший лейтенант и тот "голос", что раньше подавал реплики из-за спины. Голос принадлежал мужчине - молодому еще, но с седыми висками.

    - Надеюсь вы все понимаете. - Снова на "вы" - Это он? - Штейнбрюк открыл папку и выложил перед Таней три карандашных рисунка. Рисунки были хороши, ничего не скажешь. И Баст на них был вполне узнаваем.

    "Вполне..."

    - Да, конечно. Да, это он. - Сразу на оба вопроса. Она взяла папиросу, и мужчина с седыми висками тут же чиркнул спичкой.

    "Он ее, что все время в руках держал? Наготове? Какая дрянь эта ваша... Казбек."

    - Наши художники сделали рисунки с ваших слов. Слова разные, манера рисунка разная, а человек, пожалуй, один и тот же ... Но главное... Впрочем, посмотрите на этот снимок. - И с этими словами Штейнбрюк выложил на стол большую фотографию, вставленную в картонную паспарту. - Есть тут кто-нибудь, кого вы знаете?

    Судя по надписям на рамке, снимок был сделан в Германии в 1929 году.

    - Ой! - Вполне искренне удивилась Жаннет, увидев, знакомые лица. - Это же Рэм? А это Геббельс... Ох!

    Около длинного и явно дорогого автомобиля стояли несколько мужчин. В форме был только Рэм, остальные, включая Геббельса и Баста, в штатском.

    - Он?

    - Да. - Выдохнула Татьяна.

    - Себастиан фон Шаунбург. - Прокомментировал фотографию Штейнбрюк. - Старый член партии, не смотрите, что молод. Баварский аристократ, доктор философии... и сотрудник Гестапо.

    - Ох! - У Татьяны не было слов, вернее, у Жаннет их не могло быть.

    - Фигура. - Сказала женщина. - Но при том, вечно в тени, в тумане.

    - Непонятно только, почему он выбрал именно вас, и откуда знал, что говорите по-французски. - Штейнбрюк тоже закурил, но, чувствовалось - сейчас он просто размышляет вслух.

    - Не знаю, - пожала плечами Жаннет. - Он сказал, понравилась... Может быть, действительно понравилась? - Кокетливая улыбка с "упражнением для глаз": на кончик носа, на предмет, в сторону...

    - Это он нам весточку подал, - усмехнулся не названный по имени мужчина. - Камешек в наш огород. Не хотите ли, товарищи, полюбопытствовать, откуда у меня такая осведомленность?!

    - Похоже, что так, - согласился Штейнбрюк, выпуская дым из ноздрей. - И откуда бы ему так много знать?

    - А если они вели Жаннет еще с Праги? - Спросила женщина-лейтенант.

    - Если бы у бабушки были яйца, - Хмыкнул Штейнбрюк. - Был бы дедушка.

    А Жаннет вдруг поняла, что весь этот обмен мнениями происходит отнюдь не в первый раз. Реплики разучены, а зритель один - она сама.

    "Но зачем?"

    "Затем, что, похоже, они нам... мне поверили и теперь готовят к операции..."

    - Как считаете, Жаннет, - спросил, переводя на нее взгляд, Штейнбрюк. - Мог он вести вас от Праги?

    - Не знаю, - "растерянно" пожала она плечами. - Я слежки не чувствовала. Мне даже в голову не приходило...

    - Но это означает, что кто-то знал, про связника, и то, что связник - Жаннет, - Сказал мужчина с седыми висками.

    Ну, это, что называется, напрашивалось, да и Баст об этом с ней говорил. Но вот случая "вспомнить" про Питера Кольба у Жаннет все как-то не находилось.

    - Ой! - сказала она и так "прониклась" ужасом Жаннет, что даже вспотела. И судя по всему, не только вспотела.

    - Что с вами? - Штейнбрюк даже вперед подался. Получалось, что весь их фарс с допросом был пустой тратой времени. Что-то они все-таки упустили. А упустили они одну, но очень важную вещь. Они тянули жилы конкретному человеку - хорошенькой и несколько легковесной молоденькой французской комсомолке Жаннет Буссе, и все их штучки-дрючки выстроены были под ее очень специфическую психологию. Но откуда же было знать товарищам из Первого отдела, что трясут они на самом деле зрелую русскую женщину, сильную духом и ... да, стерву - когда надо, сформировавшуюся совсем в другие времена, да еще способную смотреть на ситуацию и со стороны. А это дает очень большое преимущество, даже если ты умираешь там, в этом долбаном кабинете Штейнбрюка от усталости и бессонницы и сходишь с ума от жажды и одиночества. Тебе плохо, погано, ужасно, но все равно, ты в стороне, а разговор-то идет с совершенно другим, заведомо более слабым, чем ты, человеком.